Из статьи Анисимова Евгения "Хозяин русской Бастилии". О Степане Ивановиче Шешковском.
Петропавловская крепость... Здесь в XVIII веке располагалась Тайная экспедиция - центральный орган политического сыска. Во времена Екатерины II сюда три десятилетия подряд каждый день приезжал скромный, незаметный господин. Между тем, это был один из могущественнейших людей своего времени - Степан Иванович Шешковский, начальник Тайной экспедиции.

Само имя Степана Ивановича, окутанное мрачной таинственной славой, внушало ужас современникам, а уж те, кому доводилось с ним встречаться, помнили об этом до конца своих дней.

За Шешковским упрочилась слава жутковатого моралиста, блюстителя нравов. Он имел обыкновение приглашать в гости болтунов, позволявших себе "молоть языком" о государыне. Отказаться было нельзя.

Что же было дальше? Побывавшие в гостях у Степана Ивановича об этом помалкивали, но молва гласила, что "в кабинете Шешковского находилось кресло особого стройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло и как скоро тот усаживался, механизм замыкал гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предполагать того, что ему готовилось. Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслом опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались наверху, а все прочее тело висело под полом. Там отнимали кресло, обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели, кого наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и с креслами поднимался из-под пола. Все оканчивалось без шума и огласки".

А во время экзекуции Шешковский внушал гостю правила поведения в обществе.
Сама техническая идея была хорошо известна во времена Шешковского - уже давно вошли в моду подъемные столы. Подобное кресло вполне могло существовать - Кулибин придумывал механизмы и посложнее. Поставить же снизу палача с плетью и, как тогда говорили, "разрумянить" или "поздравить с праздником задницу" светского болтуна было еще проще...

Екатерина II при всей ее терпимости и гуманности иногда выходила из себя, слыша от Шешковского сплетни о своей царственной особе. Ею был даже издан особый "Указ о неболтании лишнего", в котором категорически запрещалось распространять сведения и слухи, как бы теперь сказали, "порочащие честь и достоинство" государыни.

Но порой и это не помогало обуздать языки. И тогда государыня, согласно легенде, посылала за Шешковским. Снова приведем рассказ современника: "Раз досадила государыне генеральша Кожина - болтает невесть что! Вызвала Степана Ивановича и говорит: Будьте-мол так любезны, поучите особу сию хорошим манерам. Она всякое воскресенье бывает в публичном маскараде, поезжайте за ней сами, возьмите ее оттуда, слегка телесно накажите и обратно туда доставьте, со всякою благопристойностью. Так он и сделал - высек, да и назад в маскарад, да велел еще контрданс оттанцевать. Долго генеральша кушала стоя!"

Попробую поразмыслить, как могли происходить подобные мероприятия.

XVIII век, - век светских дам, галантных кавалеров, роскошных балов, пышных нарядов. И, конечно же, салонов! Салон графини П., княгини Н. Салоны подразделялись не только по статусам посетителей, но и по их интересам. Правда, гораздо в меньшей степени. Разумеется, сплетни были основной темой разговоров во всех них. Но, если в большинстве салонов, слухам, а также обсуждению нарядов и других важных вопросов, отводилось все время общения, то в некоторых, - подчас обсуждались политические, экономические и другие актуальные проблемы того времени.

Именно к такому разряду «интеллектуальных салонов», принадлежал салон графини Савиной, - молодой, довольно богатой и, главное, очень красивой женщины, полтора года назад ставшей вдовой. Более того, ее салон был в числе наиболее демократичных. Подчас, - в буквальном смысле этого слова (греч. demos - народ). Наравне с вельможами, вниманием которых окружена была хозяйка - Елена Дмитриевна, среди посетителей ее гостиной часто бывали выходцы из народа, - преподаватели и студенты, образованной Петром Великим, Академии наук и Гимназии (ныне - СПбГУ). Именно среди последних были распространены наиболее критические настроения в отношении заведенных тогда порядков. Будучи женщиной, не только красивой, но и, по тем временам, довольно образованной, Елена Дмитриевна и сама активно участвовала в жарких дискуссиях, подчас высказывая идеи и суждения, озадачивающие своей смелостью и резкостью бОльшую часть гостей. В общем, со временем, ее салон все больше становился неким дискуссионным клубом. И слава его, в этой ипостаси, разрослась до такой степени, что, в один прекрасный момент, обратила на себя внимание Тайной экспедиции, во главе которой, стоял тогда Степан Иванович Шешковский.

Он являлся истинным профессионалом своего дела, - глаза и уши у него были везде. Разумеется, он был отлично информирован обо всех, существующих на тот момент салонах, клубах, кружках, да и вообще, обо всех компаниях. И, когда «градус разговора», в какой-либо из них, по крайне придирчивому мнению Шешковского, «выходил за рамки», он предпринимал меры. Но, так как в подобных делах, подчас фигурировали довольно известные фамилии, и уж почти всегда, - дворяне, Степан Иванович, прежде чем что-либо делать, «спрашивал благословления» у императрицы, у которой довольно часто бывал с докладами.

Вот и в этот раз, закончив с обзором проделанной работы, он зачитал несколько высказываний, прозвучавших в гостиной Елены Дмитриевны. При этом, не изменив содержания, он деликатно подкорректировал их форму, - зачем лишний раз волновать императрицу? Вот, если вдруг, мысли не покажутся ей достаточно крамольными, тогда уж… В некотором смысле, Степан Иванович был неплохим дипломатом. Впрочем, убеждать Екатерину в необходимости принятия мер не прошлось, более того, она сама предложила метод решения, к которому ее собирался подвести скромно стоящий перед ней чиновник.

- Так, говоришь, все это безобразие происходит в особняке Савиной? Стало быть, перестанут туда пускать, разглагольствовать им будет негде? Вот и убеди ее, известным тебе методом, что молодой женщине следует платья обсуждать, а не каторжниками интересоваться.

Лучшего напутствия Шешковский и желать не мог. Каждый раз, вызывая на «беседу» этих напыщенных, самодовольных господ, он наслаждался их страхом. Грехи водились за всеми, и, лучше кого бы то ни было, об этом знал начальник Тайной экспедиции. Когда же его «клиентом» была женщина, он, никогда не пользующийся успехом у прекрасного пола, испытывал целую гамму чувств. Начиная от банального сексуального возбуждения, и неприкрытого проявления своей власти, заканчивая жалостью и некоторым смущением. С такой же женщиной, как Елена Дмитриевна, ранее «работать» ему не доводилось. Поэтому, услышав приказ Екатерины, он восторжествовал, впрочем, никак не изменившись в лице, и перешел к следующему вопросу.

На первом же бале, даваемом после вышеописанных событий, где присутствовала, и, как всегда блистала, Елена Дмитриевна, к ней подошел скромно одетый человек. Впрочем, невзрачность его внешности, не совсем соответствовала реакции на него абсолютного большинства гостей. Среди них было несколько, перед которыми он, при встрече, подобострастно сгибал спину и которым приветливо улыбался. Фамилии многих из этих господ, вписаны в историю и почитаемы до сих пор. Остальные же, относились к нему с явным уважением. Но, оно демонстрировалось так явно, что даже непосвященному человеку, некоторое время понаблюдавшему за Степаном Ивановичем, становилось ясно, что отношение к нему, было, скорее не уважительное, а боязливое, вполне точно выражаемое поговоркой: «боятся, - значит уважают».

Но, госпожа Савина была не из пугливых. Да и, в общем-то, ничего предосудительного она, по ее мнению, не делала. А высказываемые мысли, были отражением ее позиции, которую она готова была защищать. Поэтому, на приветствие Шешковского она ответила вполне откровенной улыбкой.

- Елена Дмитриевна, прослышал про Ваш салон, говорят, множество разных тем обсуждаете? – глядя на нее чуть снизу, проговорил сыщик.

- Да, обо всем говорим: и о своем, - женском, конечно, но не только, - подчас интересные люди заглядывают.
- Ох уж мне эти «интересные люди»! Ко мне б они почаще заглядывали! – пошутил, в своем духе, Шешковский.
- Все в Ваших руках, конечно, но, ничего плохого мы не говорим, поверьте. А то, что обсуждаем, - так о России же печемся! - с неизменной красивой улыбкой и некоторым пафосом, сказала Елена Дмитриевна.

- Я и не сомневаюсь, но, все-таки, нехорошо это.
Что «это», Елена Дмитриевна поняла не совсем:
- Чего ж в этом плохого? – с несколько юной горячностью воскликнула она.
- Да, ничего, конечно, но, давайте обсудим! – как бы вступая в спор, возразил Степан Иванович.
- Только знаете, - шумновато здесь слишком, - еле слышу Вас из-за оркестра! Приглашаю Вас в гости! – буквально на часок, к ужину будете здесь, - поедемте.

Несмотря на вполне шутливый тон разговора, девушка понимала, что от подобного приглашения отказаться нельзя. Да, в общем, она и не хотела, - дух авантюризма в ней присутствовал сполна.

- В Вашей карете, или в моей? – только и спросила Елена Дмитриевна.
По взаимному согласию поехали на его тройке («Раз уж я приглашаю, - я и повезу!»).
В дороге, которая заняла минут десять, графиня завела разговор о политике, пытаясь доказать Шишковскому (как можно упустить такую возможность!?) неправоту некоторых законов и их излишнюю жестокость. Степаном Ивановичем с удовольствием слушал, сказав прежде:

- Вы, Елена Дмитриевна, пока едем, приводите Ваши аргументы, а я уж потом, штук 30 опровержений Вам дам!
Девушка говорила умно и эмоционально, стараясь заранее ответить на возможные аргументы Шишковского. За разговором подъехали к зданию. Было оно довольно мрачным, но подъезд выглядел вполне прилично. Воодушевленная собой и, как она думала, поставившая в тупик начальника Тайной экспедиции, графиня вошла решительно, окидывая встречных взглядом блестящих глаз.

- Вот, кстати, Елена Дмитриевна, Вы говорили об ужасах застенков, а ведь, наверное, никогда их не видели? – негромко спросил Шешковский.

Хотите предложить экскурсию? – с удовольствием! – все больше входя в роль смелой аристократки, разговаривающей на равных с самим Шешковским, воодушевленно ответила молодая женщина.

Они прошли несколько коридоров, заглянули в пару кабинетов, Елена Дмитриевна посмотрела в, специально открытое для нее, окошечко одной из камер. При этом, будучи не многословной, она высказала несколько соображений по лучшему обустройству здания. Улыбалась встречающимся офицерам и господам в штатском, с некоторой надменностью смотрела на охранников и жандармов. Затем эта, привлекающая всеобщее внимание пара (правда, сотрудники заведения, провожали ее, лукавыми улыбками и усмешками), прошла в дальнее крыло здания.

- А здесь расположен кабинет для почетных гостей! – с улыбкой говорил Степан Иванович, открываю высокую дверь. Перед глазами графини открылась просторная комната, выходящая окнами во внутренний двор. Посередине комнаты располагался большой стол со стулом, обращенные к дальней стене, где на внушительном, высотой в человеческий рост, постаменте, стояло еще одно кресло, невольно привлекающее к себе внимание.

- Что за трон такой? – восторженно-удивленно спросила Елена Дмитриевна.
- А Вы не стесняйтесь, пройдите, сядьте.
Девушка вбежала по расположенной сбоку от кресла лестнице и села. Оно было довольно странным. Сколоченное из толстых, хорошо отполированных досок, имело ниши в мощных подлокотниках, куда удобно укладывались руки. Подобные ниши были предусмотрены и для ног.

- Не угнаться уж мне за Вами, - неспешно подходя к лестнице, сказал Шешковский.
- Сейчас, продемонстрирую все чудеса этой техники!
- Опустите локотки в ниши, - с этими словами, Степан Иванович сбоку нажал на подлокотники кресла. Поверх рук женщины, с внешней стороны выемок, поперек им, выдвинулись дощечки, образовавшие решетку. Одновременно, Степан Иванович нажал на педаль слева от кресла, и ноги также сделалось невозможным вынуть.

- И что дальше? – несколько удивленно спросила Елена Дмитриевна.
- Скоро все узнаете, - с любезной улыбкой ответил Шешковский, неспешно спустился с постамента, сел за стол и потянул на себя, торчащую из пола рядом со стулом, ручку.

За креслом раздался какой-то звук. Оно дрогнуло и стало медленно опускаться вниз. Молодая женщина несколько заволновалась, но, вида не показала. Кресло замерло, когда из образованной ниши были видны только плечи и голова Савиной. Затем, она почувствовала, что часть спинки кресла, - от сиденья и до места, чуть выше талии, и само сиденье, из под нее ушли. Девушка оказалась, в сидячем положении, висящей на собственных локтях и стоящей на ногах. Через секунду, балка, на которой она стояла, подалась вниз, а из спинки кресла выехали и уперлись ей в подмышки подставки, взявшие на себя большую часть веса ее тела. Ни руками, ни ногами, пошевелить она не могла. Такое положение, а также, присутствие за ее спиной кого-то, теперь уже всерьез ее взволновало:

- Ваша мебель меня прямо-таки испугала! – воскликнула она, стараясь придать тону веселость. Но, - голос в конце сорвался.
Шешковский молча кивнул головой.
Тем временем, чьи-то руки, взялись за полу платья графини, захватили все нижние юбки и (о, боже!), задрали все вверх!
- Там кто-то есть! Зачем это? Что Вы хотите сделать!? – теперь уже в явной панике закричала она.
- Ну, милая, я же обещал Вам представить свои аргументы. Сейчас и займемся, - со снисходительной улыбкой ответил сыщик.
Действие, тем временем, продолжало развиваться самым непостижимым образом: чьи-то руки взялись за завязки панталон, развязали их и затем аккуратно спустили панталоны! От низа спины и до самых щиколоток, Елена Дмитриевна предстала перед кем-то абсолютно голой!

Уже понимаю, что ее ждет, она, тяжело дыша, беспомощно открывала рот, абсолютно ошарашенная происходящим.
- Это!! Так не может быть! Нельзя! Я дворянка! Есть закон, меня нельзя! – начала выкрикивать девушка.
- Нельзя пороть? – прищурившись, тихо спросил Степан Иванович.
- А Вы пожалуйтесь. Доказательства у Вас будут самые яркие! – хохотнул он, при этом, потирая под столом вспотевшие руки.
И, без того красное от стыда, лицо графини приобрело ярко-багровый цвет. Помимо этого, никогда не сталкивающейся ни с чем подобным, ей было очень страшно.

Жуткие приготовления, тем временем, продолжались. Женщина увидела, как спереди, с уровня груди, стал опускаться поперечный брус, закрепленный за два других бруса, на манер сиденье у качелей. Те же брусья, крепились, в плоскости спинки кресла, свободно вращаясь при этом. Брус уперся в Елену Дмитриевну на уровне лобка и стал давить на ее тело. Спинка кресла доходила ей до поясницы, - в результате движения бруса, зад ее оттопыривался.

- Мне ломают спину!!! – громко, в истерике, крикнула она.
- Не волнуйтесь, придадут удобную для экзекуции позу, - и все. – спокойным голосом ответил Шишковский.
Она всегда гордилась своей гибкостью. Поэтому, несмотря на то, что брус придал ее кобчику почти горизонтальное положение, больно ей не было. Но, страх перед предстоящим, стыд (она представила слегка распахнувшиеся в такой позе ягодицы), вся дикость ситуации действовали так сильно, что все ее тело затряслось мелкой лихорадочной дрожью, и по нему ручейками полился пот. Но, несмотря на это, графиня продолжала стараться играть в революционерку:

- Я ничего не скажу! Ни одной фамилии! Нет! Не надо! Зачем!? – под конец ее голос сорвался, из глаз полились слезы.
- Да не надо нам никаких фамилий. И говорить-то Вам по сути, - нечего. Надо нам, чтобы сборища у Вас прекратились. Вот и все. – тоном доброго дядюшки ответил Степан Иванович.

Девушка же чувствовала, что работа идет, - под ее ноги подлаживали подставку, так, чтобы ноги плотно стояли, но, не могли двигаться.

- Хорошо, - я согласна! Раз это так важно, - больше ни о чем не будут у меня говорить, все! – сдаваясь, но, в то же время, уже особо не надеясь на счастливое завершение ее приключения, дрожащим голосом проговорила она.

В это время, за ее спиной, раздался стук, - три удара.
- Ну вот, все готово. Милая Елена Дмитриевна! Конечно, - не будут говорить. Но, для окончательной уверенности в этом, давайте все-таки, Вы воспримете мои тридцать аргументов. Сейчас, сначала, Иван, - сыщик кивнул в сторону «за креслом», - чуть разогреет Вашу часть тела, - он чуть улыбнулся – это, может, и не очень приятно, но, зато следы быстро пройдут.

Сказав это, Шишковский дважды громко ударил по столу костяшками пальцев. В ту же секунду, Савина услышала звук рассекаемого воздуха и, - звучный удар во верхней части ягодиц чем-то широким. Он не был слишком резким и болезненным, но заставил графиню нервно выдохнуть из себя воздух. Получился тихий вскрик. Следующий удар пришелся чуть ниже, - девушка заплакала в голос. С каждой секундой Елена Дмитриевна голосила громче и громче. Боль была уже довольно сильной. Примерно десятый удар пришелся по самому низу ягодиц. Послышался удар по дереву и, затем, шаги человека, переходящего слева направо от ее зада.

- Ну вот, - еще столько же разогрева, а дальше будет серьезно, - любезно прокомментировал Степан Иванович.
- Помилуйте! Степан Иванович! Больно! – громко заплакала женщина. Несмотря на довольно своенравный характер, она была очень чувствительна к боли. К тому же, не рожая, никаких серьезных болевых ощущений она еще вообще не испытывала, и вообще, была очень избалованной «принцессой на горошине».

- Ну что Вы!? Разве ж это больно?! – ответил Шишковский и стукнул по столу.
Шлепок, пришедшийся по месту предыдущего удара, оказался гораздо больнее.
- Ай!! – взвизгнула девушка.
Каждый следующий удар, казалось, обжигал тело сильнее предыдущего. Вскрики становились громче. Когда закончились десять ударов, прошедшихся по ягодицам сверху вниз, вся попа горела.

- Степан Иванович! Пожалуйста! Не надо больше! – Елена Дмитриевна уже не плакала, а рыдала!
- Экая Вы чувствительная. Так, это ж только так, - для сугреву. А вот теперь первые десять аргументов!
Вслед за ударом костяшками по столу, сзади девушки раздался свист розги.
А-а-а-а!!! – заорала Елена Дмитриевна, - резкая, гораздо более сильная боль, волной накрыла ее! Буквально через секунду, получив второй удар, она уже просто завизжала!

- Ай! Умоляю!! А-я-я-й! Ой! Пожал-а-а-а-а!!!! Ой!
Все десять ударов она визжала, как резанная. По окончанию, взяв последний высокий аккорд, графиня заплакала, как ребенок.
- Ну, милая, это ж еще только треть! – подал голос Степан Иванович.
- Смилуйтесь! Умоляю! Все сделаю, как скажете! Не надо больше!!! Пожалуйста! – запричитала наказуемая.
Шишковский стукнул по столу. Раздался свист, и за ним - истошный крик.
Каждый следующий проход по заду сверху вниз, разумеется, был больнее предыдущего. Для девушки уже не существовало страха, стыда, - только боль заполнила все ее существо. Несмотря на фиксацию всех частей ее тела, она, ерзая по упирающемуся в лобок брусу, сжимая ягодицы, выполняла задом какой-то невероятный танец. Но, проще от этого не становилось. Когда была закончена вторая серия из десяти ударов, Елена Дмитриевна, перестав кричать и перейдя на плач, почувствовала струящуюся по внутренней поверхности ног жидкость. Но, даже в такой ситуации, ей было уже не до стыда, - в ее голове лишь пронеслась мысль о мокрых панталонах.

- Пожалуйста, пожалуйста, не надо больше! Помилуйте-е-е! – слышались через плач беспрестанные причитания.
Степан Иванович молчал, - видя, насколько тяжело дается женщине экзекуция, он проявил снисходительность, и, вместо того, чтобы читать в перерыве нотацию, подождав немного, стукнул костяшками по столу.

- А-й!!! А-а-а-а! – запищала девушка громче прежнего.
Ей казалось, что ее попа разрывается напополам от каждого удара! В момент соприкосновения розги с кожей, она напрягала ягодицы и изо всех силой подавалась вперед, вжимаясь в сдерживающий ее брус. В следующий момент, она, взвизгнув, прогибалась в пояснице, оттопыривая зад, отрываясь от бруса! Потом, - снова, свист, удар, смыкание ягодиц, прижимание к брусу и далее – по кругу. Никогда ничего подобного она не испытывала, и страдала невероятно!

Пятый из десяти ударов пришелся по самой вершине ягодиц. Потом шестой, седьмой… Каждый удар, сам по себе, был ужасен, чтобы его избежать, графиня была готова на все. Но, когда они следовали один за другим…

Наконец, череда ударов закончилась. Елена Дмитриевна, будучи от боли несколько не в себе, продолжала умолять о пощаде.
- Да все уж вроде! Или еще хотите? – попытался пошутить начальник Тайной экспедиции.
- Нет! Нет! Не надо, пожалуйста! Я все поняла! – в панике закричала девушка.
- Ну вот и хорошо, - тогда освобождай, Иван!

Дальше дописывать поленился.

- Нет! Нет! Не надо, пожалуйста! Я все поняла! – в панике закричала девушка.
- Ну вот и хорошо, - тогда освобождай, Иван!

Дальше дописывать поленился.Очень удобно пользоваться своей властью, ради удовлетворения собственной похоти.
А кто даст гарантию, что сплетни намеренно не доводились к сведению, да и вообще, не были ли надуманы ?Ну, Маргарита, Вы как-то уж очень серьезно )
Все-таки, этот рассказ, - плод моего воображения, а как там было на самом деле, в деталях неизвестно. Не думаю, что "скромный, незаметный господин", связывал сии пикантные процедуры с удовлетворением собственной похоти.

Вот в более поздние - советские времена, там уж да!!!
Кстати, добавлю сюда единственную, известную мне картину настоящего художника, на тему телесных наказаний. Автор П.О. Ковалевский, называется "Порка":

[img]1164047555149618_600_437[/img]Вынужден немного поправить автора - Г-н Шкловский принял руководство тайным приказом ещё при царе Михаиле а при Петре 1 возглавил тайную концелярию. При Екатерине Шкловский был уже глубоким стариком и она призвала его по описанной ранее необходимости (одолешие придворные сплетни) чуть ли не со смертного одра. Так что тематиком он не был как впрочем моралистом тоже... вот то что к старости он стал набожным и постоянно носил с собой акафист и просфоры. Случай с генеральшей описанный в своём романе Виноградовым исторического подтверждения не имеет. Далее, не забывайте о какой эпохе идёт речь. Порка была обыденна и обиходна и вряд ли у кого-нибудь вызывала какие-либо сторонние ассоциации. По крайней мере женщины не стыдились рубцов на своём заду отвожжей и розог ходя в общие бане на фонтанке, прозванными царскими мыльнями (Москва пожирала уйму дров, особенно зимой и царь Иван Гр. приказал построить общественные бани на неглинной и фонтанке, Они топились углём и имели общую парную. Женскую и мужскую половину разделяли либо протянутая верёвка либо жердь) В те времена в посадах можно было наблюдать такую картину - обозлённая чем-то барыня на свою служанку отломив с куста свежий прут и приказав ей задрать панёву стегала её тут же на улице по голому заду. Дворовыеи крепостные были барской собственностью и те обходились с ними в меру своего нрава и обычая.Такое кресло было в каком-то русском фильме где-то десятилетней давности показано.И многсерийном фильме ФАВОРИТ который невышел к широкому показу... по моему его кто-то купил - то ли китайцы то ли ещё кто-то но в интернете его можно найти.Олег, случай с генеральшей Кожиной, как понимаю, не имеет первоисточником роман Виноградова. Историк Евгений Викторович Анисимов ссылается на рассказ современника.

Вообще же, приведенный в начале повествования текст, был мною услышан в передаче телеканала Культура, затем найден на сайте и скопирован. Вот ссылка:

http://www.tvkultura.ru/issue.html?id=24035
Из статьи по ссылке, кстати, явствует, что Вы не совсем правы по поводу возраста Шкловского, во времена его активной деятельности. Он родился в 1727 году, Екатерина пришла к власти в 1762, - ему тогда было 35 лет. Пугачева, к примеру, он допрашивал в 47. Но, безусловно, ни о какой "тематичности" Шкловского, не может быть и речи, а вот моралистом, судя по статье, он был. Приведу еще одну выдержку из статьи, характеризующую сего господина: "Шешковский же, выбившийся тяжким трудом из простых подьячих в могущественные советники государыни, не без наслаждения измывался над оробевшими столбовыми дворянами, либералами, "нашалившими" светскими повесами, писаками-литераторами, от которых, как считали в политическом сыске, всегда "один вред и разврат".

А в "Фаворите", кстати, показано лишь кресло, или наличиствуют сцены его практического применения?Я всё понял ... мы с вами говорим о разных людях.Интересно, раньше, когда порка была "нормой жизни", были ли люди, относящиеся к ней, в какой-либо степени, по-мазохистски?
Или, быть может, психология, что сейчас, что тогда, но слишком уж сурово все бывало?Уж не знаю, Шешковский ли именно это имеется в виду, или нет, но сцена очень похожая на описанную (если ссылка вставится):
http://www.dailymotion.com/video/x14qld5_spcinema-84_shortfilmsНекто, 74 года Интересно, раньше, когда порка была "нормой жизни", были ли люди, относящиеся к ней, в какой-либо степени, по-мазохистски?

Или, быть может, психология, что сейчас, что тогда, но слишком уж сурово все бывало?
-
Всегда были разные люди и мазохисты и верхние. И во времена Екатерины и во времена египетских фараонов.
Понятия морали и стиль жизни отличались но люди были такие же как и сейчас.