В краю заморском, под солнцем южным, не во граде стольном, но и не в деревне захолустной, а в поселении не малом, на реке знатной, хоть и не первой, стоящем, жил да был славный малый Хосе. С детства знал Хосе, что он особенный, потому как все его тёзки Жозе прозывались, и только он один Хосе величался. А как подрос Хосе, так и было ему в том знамение явное.

Все Жозе, как Жозе: бегают за своими Мануэлами, да Флавианами, угождают, подарки дарят, слова нежные говорят - и только Хосе хочется нагибать девиц и насиловать. А потом привязать к дереву и плёткой отхлестать, и чтобы потом она сама то же самое с самим Хосе проделала.

Закручинился Хосе. Как же при таких склонностях жизнь личную устраивать? Мучился, да маялся Хосе, пока Жануарию не встретил. Видать, тоже было в той Жануарии нечто особенное, что открылся ей Хосе. Выслушала его Жануария, но не закричала истошным голосом, не бросилась прочь бежать опрометью, а возрадовалась. "Я - говорит, - сама такая. И давно жду тебя, сокол мой ненаглядный. Вся я твоя. Бери меня и владей на сколько твоей жестокости хватит." Обрадовался Хосе и стал с Жануарией жить, а потом и женился на ней браком тематическим.

Только недолго их счастье продолжалось. Опять загрустил Хосе. "Хочу, - говорит, - испытывать, как все прочие, чувства возвышенно-чистые, чтобы не было мучительно больно и стыдно за то, что хлещу я доверившуюся мне без остатка по попке немилосердно. Давай, Жануария, перестанем друг над другом издеваться, хотя бы на время, а будем за ручки держаться и в глаза друг другу смотреть."

"Нет, - ответствовала ему Жануария, - без "по попке" я не могу. Только, дорог ты мне, и терять я тебя не хочу. Поэтому, если уж ты такой извращенец, найди себе какую-нибудь и гуляй с ней под ручку. Можешь когда и любви с ней предаться пылкой и нежной, коли жестокой и страстной со мною одной тебе не достаточно. Но, только, чтобы я обо всём знала. И чтобы ты был всегда только мой."

А Хосе только того и надо. Надел он костюмчик беленький, шляпу в тон, побрился, причесался, и пошел по улицам бродить, пассию себе высматривать. А тут навстречу ему Пампурия. Вся такая возвышенно-ванильная и доверчиво-наивная - идеальный станок для любви большой и чистой. Понравились друг другу Хосе и Пампурия, и стали они по театрам да выставкам ходить, мороженное вместе есть и в подворотне украдкой целоваться.

Хосе Пампурии про Жануарию сразу же признался. Мол, несвободен я, бесценная моя, уж не обессудь. "Да, понимаю я, - сказала Пампурия. - Чтобы такой мужик и без присмотра - это слишком хорошо, чтобы правдой быть. Хочет она обо мне знать - пусть знает, а я так и слышать о ней не хочу. Пока ты со мной, и упоминать о ней не моги, будто нету её вовсе."

Жануария с Пампурии глаз не сводит, Хосе ни та, ни другая о себе забыть не дают, а у Пампурии память девичья, как и положено. Забылась она, поверила, что нету никакой Жануарии, раз о ней ни слуху ни духу, и возмечтала. Ну что же, весь Хосе одной Жануарии - Пампурии тоже кусочек хочется.

Стала она Хосе письма нежные писать и в любви признаваться. А Жануария стала те письма читать. Да и не читай их Жануария, всё одно, Хосе, как человек честный, должен был бы всё ей о чувствах Пампурии сразу же поведать.

Осерчала Жануария. Не было такого уговора. У Пампурии табу на рассказы о Жануарии, а у Жануарии табу на чувства к Пампуриям. Табу Пампурии соблюдается, а табу Жануарии - нет. Жануария девушка опытная была и выучила, как Отче Наш: нарушают табу - бей по яйцам. Хосе бить жалко, а Пампурию - некуда, но знала Жануария, куда иголки втыкать. И как, чтобы БДР было, и как, чтобы не было.

Запретила она Хосе с Пампурией встречаться, а самой Пампурии устроила жизнь развесёлую. Больно стало Пампурии. Пришла она на площадь, села у фонтана и заплакала. Тут сбежались со всей округи Мануэлы с Флавианами и стали Пампурию жалеть. Но следом заявились Лауры да Бранки и забросали Пампурию тапками. Совсем обиделась Пампурия и решила стать коварной искусительницей, холодной обольстительницей, сердец разбивательницей и жизней разрушительницей.

Не вышло у них сериала бразильского, где сначала хорошие рыдают из-за нехороших, а в конце все хорошие поженятся, и все плохие застрелятся. Вместо этого получилась трагедия греческая, где все хорошие, никто не виноват, но все умерли.

Ну рассудите сами. Жануария в своём праве. Хосе не виноватый, что игру его за чистую монету приняли. А Пампурию жалко, мочи нет. Только, умер Хосе для Пампурии. Жануарии для неё так и вовсе не было, голос какой-то из мира загробного, невесть откуда взявшийся. А сама Пампурия, коли станет какой задумала, считай, тоже померла.

Сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок. А красным девицам не впрок. Их сколько не учи - они всё в сказки верят. Видать, без сказок им жизнь не мила.