ЛЕТО В ПЕСТРЯЕВКЕ.
Письмо.
«Дорогой Юрочка я жду, не дождусь, когда ты приедешь. Последнее твоё письмо я получила в конце мая. И больше ты мне не писал. Или ты разлюбил меня? Нашёл себе девушку помоложе меня, и забыл свою Куманиху. Парень ты видный, уведут тебя девки.

Приезжай, напиши только когда ты приедешь. Митрич встретит тебя на остановке, а хочешь, я попрошу зоотехника, и мы встретим тебя на станции. Напиши.

В последнем письме ты жаловался на поясницу. Приезжай, я тебя подлечу. Надо посмотреть тебя, а как я буду лечить тебя, ты помнишь.

Ничего не привози, а то понаберёшь всякого добра и потащишь, а тебе нельзя нести тяжёлое.
Тут вся деревня каким-то образом узнала, что у меня появился молодой хахаль. Это про тебя. Кто мог проболтаться – не знаю. Неужели Митрич? На него это не похоже. Может, взболтнул как-то по пьяни. Так уж ты не сердись, придётся мне показать тебя бабам, ведь не отстанут.

Приезжай. Жду. Целую. Твоя Куманиха.»

Ответное письмо.
«Как я могу тебя забыть моя Наташенька. Напрасно ты беспокоишься – нет у меня никого кроме тебя. Ты мне постоянно во сне снишься – проснусь, а тебя нет. И так грустно становиться.

Я понимаю, что тебе трудно бросить хозяйство и уехать жить в город, да и мне городскому лентяю трудно привыкать в деревне. Вот и стоит между нами пропасть, через которую мы не можем переправиться. Бог даст, и мы найдём какое-то решение.

А Не писал я тебе потому, что на днях сильно простудился. Неделю пролежал с температурой, сил не было. Сейчас чувствую себя нормально, вот сижу и строчу письмо.

Я ушёл с того места, где заработал себе радикулит. Теперь я свободен, деньги есть, и могу приехать к тебе на всё лето, если не выгонишь.

А выеду я на электричке 8 июня утром на 6:37. Зоотехника не беспокой, а если Митрич сможет меня встретить у автобуса, то это было бы хорошо.

Я надеюсь, что деревенские бабы не знают, каким способом ты меня лечила? А то мне стыдно будет им в глаза смотреть.
Итак, жди меня 8-ого числа. Твой Юра. Целую»

Электричка пролетала все станции без остановок. Я сидел лицом по ходу поезда на восточной стороне у окна. Солнце пекло затылок – начало июня, а уже стояла жара.

Немноголюдно в вагоне, а что будет к выходным, когда дачники ринуться к своим огородам.
Поезд нёс меня на северо-запад до станции Лазурная, что, не доезжая одной остановки до Твери, а там пиликать 30 километров до деревни на автобусе. Встретит ли меня Митрич? А то может зоотехник встретит меня на машине?

Ехать ещё далеко. Вот промелькнула станция Покровка, поезд промчался мимо неё без остановки.

Я вспоминал тот декабрьское утро, когда Наташа появилась на пороге моего дома. Без письма, без телеграммы, она приехала, чтобы сделать мне сюрприз.

Те чудесные две недели промелькнули незаметно. Вечером, возвращаясь с работы, я нёс домой букет цветов, боясь их застудить на морозе. А морозы в тот декабрь стояли сильные.

- Ну, зачем ты их носишь, и так уже нет ни одной вазы, куда цветы поставить.
Она улыбалась и ставила цветы в литровые банки.
Одинокая холостая квартира стала уютней – пропиталась женским духом.
Днём она бегала по магазинам, вечером кормила меня ужином, приготовленным её руками.
Я наслаждался жизнью. Господи, как хорошо бы было – если это было всегда.
А как наступал вечер, она стелила постель, и лукаво посматривала на меня.
- Ложись спать, а то утром опять не добужусь до тебя. Соня.
Она гасила свет и ложилась рядом.
- Поцелуй меня.
Засыпали мы в крепких объятьях, утомлённые любовью.
Я долго не решался попросить её, чтобы она меня постигала. Мне не хватало этого. Мысль о том, как эта красивая женщина будет пороть – будоражила меня. Видимо, те процедуры, которые она делала мне там, в деревне, перевернули всё моё сознание. Порка и секс стали как бы единым целым.

И вот, заикаясь и краснея, я выдавил из себя.
- Наташ, выпори меня.
Она рассмеялась, приблизила к себе, чмокнула в губы.
- Да, с удовольствием. Ремень-то где?
- Ну, доволен. Говорила она потом с раскрасневшимся лицом, отчего казалась ещё краше.
Ремень она повесила на спинку стула.
- Ещё пригодиться, завтра добавлю. А ты не стесняйся. Я сама хотела тебе предложить, да не знала, как ты к этому отнесёшься.

Наталья уехала, не дождавшись нового года, который я хотел справить с ней.
- Нет, нет. Не могу больше оставаться. Митрич там и так запарился с двумя дворами. Я жду тебя летом в деревню, а сейчас никак не могу остаться. Не обижайся. Накупила она в Москве разных тряпок, без которых женщины не могут обходиться. Уехала она с большими сумками.

На следующий день я проводил её на вокзал, посадил на электричку.
Пуст стал дом и неуютен. Вот судьба, как далеки мы друг от друга.

Ох, как долго ещё ехать. Мелькали станции, на некоторых электричка останавливалась. Мало входило и выходило пассажиров.
Я начал дремать, просыпался при каждом объявлении остановок. Окончательно заснул. И вдруг.
- Следующая остановка Лазурная.
Боже, чуть не проспал.
Я вышел на платформу и побрёл в сторону автобусной остановки. Три человека сидели на скамейке, ожидая автобус. Мужчина средних лет, небритый, посмотрел на меня и подвинулся на лавке. И только я хотел присесть, как услышал крик.

- Юра, Юра.
Ко мне бежала Наташа, вслед за ней шёл мужчина, очевидно, зоотехник.
- Юрочка, приехал.
Она бросилась ко мне, обхватила в объятья, и чуть не задушила меня.
- Опять ты с тяжёлыми сумками, ну я задам тебе. Нельзя по стольку таскать.
- Николай. И мужчина подал мне руку.
- Юрий. Мы обменялись рукопожатиями.
- Вон мой козёл (кто не помнит ГАЗ-69), садитесь.
Николай остановил машину возле дома Натальи, вытащил мои вещи и потащил в дом. Я было хотел сам это сделать но Наталья мне пригрозила.

- Тебе нельзя. Ишь понабрал.
- Шурик жив?
- Живой, что ему сделается?
- Пойду, проведаю.
- Осторожней, он возмужал, узнает ли он тебя?
Я вошёл в сад и стал приближаться к будке. Оттуда раздалось недовольное рычание. Огромная псина вынырнула из будки и залилась отчаянным лаем.

- Шурик, да ты не узнал меня, дорогой.
Он замолчал, а потом завилял хвостом и бросился ко мне. Цепь не давала ему приблизиться. Я подошёл ближе. Шурик положил мне на плечи свои лапы, отчаянно виляя хвостом.

- Узнал, бродяга, узнал. А помнишь, как мы с тобой за грибами ходили. Помнишь как ты кур гонял. Возмужал, возмужал.
Я гладил его мохнатую шерсть, трепал уши. Он повизгивал от умиления, и не хотел меня отпускать, прижавшись лапами к моей груди.
- Узнал он тебя, узнал.
За спиной неожиданно появилась Наталья.
- Когда ты уехал, он долго тосковал, всё искал тебя. Вот, собака, а умная как человек. Пойдём, перекусим, а потом в бане через часок попаримся.

- Как уже сегодня в баню?
- Да, нет, это потом, спешить нам некуда. Отдохни, обживись, а лечение от нас никуда не уйдёт. Я блинов напекла, накрыла, ещё тёплые.

В бане Наташа разложила меня на лавке.
- Не бойся, стегать не буду, только посмотрю твою спину. Ишь, испугался.
Она прощупала все мои позвонки, прошлась от шеи до крестца, не удержавшись, шлёпнула по заднице.
- Всё в порядке. Есть небольшие изменения, но это быстро выправим крапивкой и прутиками. Не боишься крапивы? Вечером бабы придут в гости. Я их пригласила, на тебя хотят посмотреть, ведь не отвяжешься от них, не обессудь. Говорила мне Наталья, когда мы распаренные выходили из бани.

- Значит, смотрины будут, а хорош ли жених. Я буду сидеть, а все будут пялить глаза на меня. Хорошая перспектива.
- Не обижайся, так надо, а то по деревне сплетни пойдут – не хочет Куманиха казать своего хахаля. Кривой наверное, да старый, а мне есть, кого показать.

В доме я полез в сумку и стал доставать подарки. Особенно понравились Наталье чёрные чулки, чёрные трусики и чёрный лифчик – всё из одного комплекта.

Не удержалась, сняла одежду и примерила обновку.
- Как я?
- Очаровательно.
Я извлёк из сумки чёрный хлыстик, который с трудом нашёл в Секс-шопе. И подал ей.
- Это дополнение к твоему костюму.
Она взяла его в руки, рассмотрела, открыла гардероб, где было большое зеркало, и стала вертеться перед ним.
- О, о. Я выгляжу как дрессировщица диких зверей. О, как это необычно.
- Нет, ты дрессировщица диких мужчин.
Она расхохоталась раскатистым смехом.
- Ну, Юрка, ну Юрка. Я прямо и не знаю, что сказать. Надо непременно это опробовать, только на ком. И она с хитринкой посмотрела на меня.

За порогом дома раздались голоса.
- Куманиха. Ты дома? Принимай гостей.
- Сейчас, я не одета. Выйди к ним, Юра, познакомься, а я пока переоденусь, уж не в таком же виде встречать гостей.
Три женщины стояли у порога дома и лузгали семечки. Они уставились на меня, осматривая с ног до головы.
- Смотри, смотри, какой молоденький. Толкнула одна баба другую в бок.
- Здравствуйте сударыни.
- Здорово, сударик. Ты что ли будешь родственник Куманихи?
- Я.
- А зовут как?
- Юрий
- А по батюшке?
- Семёнович.
- А, с какой стороны ты родственник Куманихи?
- А, как седьмая вода на киселе.
- Ха, ха, ха.
- Это вроде, как нашему забору двоюродный плетень.
- Точно.
- Гляди ка, за словом в карман не полезет. Ишь ты.
Бабы замолчали, разглядывая меня в упор.
- А Куманиха там, что никак не нафуфыриться?
- Да заходите, вы. На порог вышла Наталья в новом красном, купленным в Москве платье.
Всё внимание баб переключилось на её платье.
- И где ты такое достала? Небось, в Москве купила, или Юрка подарил?
Они вцепились в платье, и стали его мять, ощупывать.
- Ткань-то какая, плотная, добротная.
- Хватит мять, пойдёмте в дом, коли пришли.
- Ещё Нюрка придёт с Танькой, да Анюта хотела прийти.
Женщины пришли не с пустыми руками. Кто-то вывалил на стол шмат сала, завёрнутого в тряпицу. Кто-то миску яиц.
- Зачем принесла? Что у меня куры не несутся?
- А пусть Юра свеженьких покушает, в городе они не такие.
Другая выставила на стол бутыль с мутной жидкостью, заткнутой бумажной пробкой.
- Гулять, так гулять.
Были и другие приношения: зелёный лук, редиска, укроп.
Плохая память у меня на имена незнакомых людей – я тут же позабыл, кого как звать.
На стол был выставлен чугунок с картошкой. Какой стол без горячей картошки. Закуска сама по себе хороша, но без картошки никак нельзя за деревенским столом, хотя и украшают стол тарелочки с селёдочкой, тонко нарезанным салом, копчёной колбаской, но как без картошки.

- Ты это убери со стола, Настёна. Вот, что мы будем пить.
И Наталья поставила на стол две бутылки водки, под общий восторг женщин.
- О-о-о. Небось городская. Повеселели бабы.
Стали рассаживаться за стол. В дверь постучали, и вошли три женщины.
- К вам можно.
- Заходите.
На двух женщин я мало обратил внимания. Третья была молодой красивой бабёнкой в лёгком сарафанчике, из под которого выделялись мощные груди. Её звали Анюта.

Она быстро огляделась, задержала взгляд на мне.
- Я с Юрочкой сяду, можно?
- Да садись, где хочешь. Недовольно произнесла Наташа.
Анютка утвердилась на скамейке возле меня, долго елозя толстым задом, потеснив меня.
Наталье пришлось сесть с краю, чтобы обслуживать гостей.

После третьей стопки глазки у гостей заблестели, напряжённость пропала. Выпили уже за хозяйку, за меня, за мир этому дому.
Языки развязались.
- Хорош, хорош кавалер. И где ты, Куманиха, такого подцепила. Чем ты его приворожила? Сказывай. И плотник Васька по ней сох, всё подарки носил. Ни в какую. И агроном за ней ухлёстывал, развестись обещал с женой – отшила. А этот ясный сокол сам к ней прилетел, и присохла она к нему.

- Да она ж колдунья. Не знаете штоли? Кого захочет, приворожит.
- Да, бросьте, вы бабы. Никакая я не колдунья. Вот только врачую я хворых, бабушка научила.
- А я вот отобью его от тебя. Вскричала Анютка, прижимаясь ко мне, и вдруг обняла. – Сладенький он какой.
Я с трудом выпутался от её объятий, вытирая ладонью её влажный поцелуй.
- Я тебе отобью, глазёнки-то все выцарапаю. А ну, отстань от него, шалава.
- Это я-то шалава. А ты видела, свечку держала?
Спор был готов перерасти в рукопашную, у обоих соперниц глаза горели, они готовы были сцепиться, но тут в дверь постучали, и на пороге появился Митрич.

- Что за шум, а драки нет?
Все сразу поутихли, расселись по местам, разнимать соперниц отпала необходимость.
Митрича усадила, налили полный стакан водки.
- Угощайся.
- За ваше здоровье, бабоньки. И он поднял стакан.

Захмелевшие бабоньки затянули песню – «… по которой, эх по которой, миленький прошёл…»
Запели старинную

«Хас-Булат удалой!
Бедна сакля твоя;
Золотою казной
Я осыплю тебя.

Саклю пышно твою
Разукрашу кругом,
Стены в ней обовью
Я персидским ковром.

Галуном твой бешмет
Разошью по краям
И тебе пистолет
Мой заветный отдам.

Дам старее тебя
Тебе шашку с клеймом,
Дам лихого коня ….

Неожиданно Анютка разревелась, пьяные слёзы покатились из глаз.
- Ну, почему я такая? Люблю я мужиков, и ничего с собой поделать не могу. Я уж и Васеньке своему – побей меня окаянною. А он, не могу Анюта, рука на тебя не поднимается.

- А надо бы тебя. Задрать подол, да хворостиной по голой телешине.
- Да, что вы к ней пристали. Подал голос Митрич. – Уж такая она уродилась, слабая на передок – «кто из вас не грешен, пусть первый бросит в неё камень».

- Да, ладно тебе Митрич учить нас. У неё есть муж, пусть он с ней и разбирается.
- Ай, да я совсем забыла. Я медовушки принесла.
Нюра поднялась с места, достала из кашёлки бутыль с содержимом жёлтого цвета, налила её в кружку.
- На-ка, Юрочка попробуй – хороша медовушка.
- А нам. Загалдели бабы.
- Обчешетесь. Это для Юры. Пей, пей, всю пей.
Медовушка была приятна, чуть с кислинкой и пахла мёдом.
Голова у меня закружилась, и я уже не помню, что было дальше.

Я проснулся со страшной головной болью. Было такое ощущение, что её сжали в тисках.
- Наташа, Наташа.
- Что, милый? Она очутилась возле меня.
- Голова, голова болит.
- Ох уж эта Нюрка, не надо было пить тебе эту медовуху. Сейчас я тебя полечу.
Она села на кровать.
- Клади голову мне на колени, не так, лицом вниз.
Она положила ладони мне на затылок и стала потихоньку разглаживать. Боль, пульсируя, стала потихоньку уходить. Она гладила мне затылок шею, а я вдыхал запах её тёплых бёдер, и мне становилось лучше.

- Ну, как?
- Лучше.
- Поспи, время ещё раннее. Всё пройдёт.
Она осторожно сняла мою голову с колен, подложила подушку и накрыла одеялом.- Вставай. Митрич дрова привёз, свалил у дома, надо теперь нам вдвоём их уложить. Он очень доволен трубкой, которую ты ему подарил и табачком. Хорош, говорит, табачок. А Анютка прощение попросила за вчерашнее. Самогоночки принесла. И что с ней происходит – ни одного мужика не пропустит.

- Это называется синдромом «Бешенство матки». Такие женщины редко встречаются. Она никогда не может удовлетвориться мужчиной. Такова была Мессалина.

- А кото такая Мессалина?
- Жена римского императора Клавдия. Он казнил её за измену, да и его самого постигла печальная участь – отравили. Приписывают бешенство матки и Екатерине II, но я не верю этому. Императрица могла держать целый гарем мужчин, волею своей власти.

- Ишь, ты, как много ты знаешь. Я, Слава Богу, этим не страдаю. Вставай, будем завтракать.
- Наташка.
- Что, Юрка?
- А ведь ты баб специально пригласила, чтобы меня показать.
Она расхохоталась.
- А почему бы не показать и не похвастаться. Теперь с расспросами никто приставать не будет. Понравился ты им.

Утром следующего дня я поднялся рано, вышел на улицу и не узнал крыльцо нашего дома. Всё она было украшено ветками берёзы.
- Наташа. В честь чего такая красота на крыльце?
- Троица сегодня, разве ты не знаешь. Хорошо, что мы вчера успели все дрова уложить. Сегодня работать грех. Надо отдыхать, водочку пить, а врачевать я тебя начну завтра.

- Розгами?
- Ими, милый. Чай не забыл вкус розги. Берёзовыми. Берёза лечит. Ну, что приуныл?

К обеду Куманиха собрала небольшой стол. Уселись отметить праздник, в дверь постучали.
- Митрич, заходи, кстати, мы собрались тут отметить Троицу, садись.
Митрич был при параде – чистая рубашка, чёрный костюм, пахнущий нафталином.
- Там возле берёзовой рощи на поляне народ гуляет, а вы что же не пошли?
- У нас свой праздник. Я пирогов напекла. Юрка, наливай стопки.
Выпили, разговор опять зашёл об Анютке.
- Что её осуждать – несчастная женщина. И Наталья рассказала Митричу то, что у неё за болезнь.
- Да, есть в ней что-то ненормальное. Подтвердил Митрич. Ну, да, Бог с ней, давайте выпьем.
Посидев за столом, мы вышли с Митричем покурить на крыльцо. Он достал трубку, набил её табаком и с наслаждением закурил.
- Ты только махорку из неё не кури, провоняет, и ничем не отобьёшь. А табачок я тебе присылать буду.
- Стало быть, не останешься у неё?
Я задумался, что ответить ему.
- Митрич, я человек городской, не способен я жить в деревне. Да и она не хочет переезжать в город, как я её не уговаривал. Как тут быть? Может ты, что-нибудь посоветуешь.

- Это вам решать. Любит она тебя.
Нас позвали к пирогам, на столе шумел электрический самовар.
- Вот яблочным варением, вот с вишнёвым. Эти с капустой и картошкой. А это просто кренделя без начинки.

На следующий день я проснулся в хорошем настроении, но вспомнив, что сегодня мне надо пройти курс лечения, загрустил.
Эта мысль не отпускала меня весь день, а к вечеру, когда Наталья пошла, затапливать баню, у меня появилось желание убежать куда-нибудь.

Наталья угадала моё настроение.
- Ну, что ты скис. Не в первый же раз. Всё будет хорошо.

Стемнело. Шурка был нашим провожатым. Он уселся возле двери, когда мы вошли в тёплую баню.
Всё та же обстановка, будто и не уезжал. В корыте кисли розги. Только посреди предбанника стояла новая скамья – более широкая.
Куманиха проверила – надёжно ли висит таз. Не упадёт? Достала несколько лозин из корыта, хлестнула ими в воздухе. Они издали жуткий звук, отчего у меня появился озноб на спине, и я, машинально, руками загородил задницу.

- Ложись, стелить ничего не буду, привязывать тоже. Доска берёзовая лечебная.
Насмешливо произнесла она, глядя на моё посеревшее лицо.
Скамья пахла свежеструганным деревом, была корява и занозиста.
- Держись крепче за скамью
- А-га-га-а-а. Возопил я, вскочил с лавки и бросился к двери, когда огнём полыхнуло мою задницу.
- На место, ишь «споринтёр» какой. Гневно скомандовала Куманиха, указывая пучком розг на лавку.
Ой, как больно секла она меня. По моему в прошлом году так сильно она меня не стегала. Я вцепился в ножки лавки, и от боли грыз зубами деревянные края скамьи.

За что, за что мне такие мучения, уж лучше бы я сходил к доктору на уколы. И кто придумал такое варварское лечение? Она, она Куманиха. Ей хорошо, а мне… Ишь размахалась.

Куманиха, истязая мой зад, считала удары. Сквозь боль, я слышал её слова.
- Восемь, девять, десять. Она остановилась.
Я с облегчением подумал, что всё закончилось, и хотел встать с лавки, но она крикнула.
- Лежать. И обошла лавку с другой стороны.
Нет никакой надежды.
- Хорошо берёзой, лечит берёзонька. Тринадцать, четырнадцать…. Шептала она, делая мой зад красно-полосатым.
- Скоро там? Мочи нет. Проорал я после следующего удара огненных розг.
- Как закончу, так сам узнаешь. Двадцать два, двадцать три…. Жопку держи прямей, я так и должна ловить момент, когда ты её подставишь? Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять. Тридцать. Вставай сечёный.

Она с серьёзным лицом смотрела на меня насмешливо.
- С первой порочкой тебя.
- Спасибо. Как была ведьмой, ведьмой так и осталась.
- Опять ведьма. Да не серчай, ты. Ведь так надо. Ляг на скамейку, я тебе поглажу.
- Не лягу – она корявая. Вон у меня две занозы торчат на коленках.
- Это Митрич виноват, ему бы надо ошкурить её, а он «так сойдёт, постелешь что-нибудь».

Шурка ждал нас у двери, и когда мы вышли, он весело замахал хвостом.
- Что? Жалеешь своего друга, а не поймёшь, что я ему лучше делаю.
Дома меня уложили на постель, вытащили занозы. Наталья наклеила мне на задницу какие-то пластыри, не утерпела, шлёпнула, отчего от боли, я чуть не спрыгнул с постели.

- Полегче, мадам.
Ночью я проснулся от боли в ноге и спине. Наталью тревожить не стал – пусть спит.

Я проснулся, и не мог наступить на ногу. Сильная боль пронзила от колена до поясницы.
- Обострение. После второй порочки будет легче. Я озлобленно посмотрел на неё.
День я провёл в саду в компании с Шуриком. Передвигаясь, я волочил ногу.
Туда нам с Шуркой принесли обед. И странно, я почти безболезненно мог сидеть на заднице.
- А ну встань. Сказала Наташа.
Она сдёрнула с меня штаны, и стала отдирать пластырь. Оказывается, пластырем она вчера мне наклеила листья подорожника.
Шурик принимал живое участие в этой процедуре, и когда отодрали последний лист подорожника, он лизнул меня в зад.
- Не балуй. Прикрикнула на него Наталья. – Без тебя разберёмся. Ну, вот всё хорошо, завтра повторим. А ты – ведьма, да, ведьма. Я умею лечить.

- Как, уже завтра?
- Процесс пошёл, и нельзя его останавливать. А после розог сделаем перерыв на недельку, а в перерыве крапивкой, крапивкой по голой попе. Сейчас хороша крапива, молодая, свежая. Если всё пойдёт нормально – ты у меня на всю жизнь забудешь, как болит спина и нога. И учти, буду с тобой сурова, пока не доведу лечение до конца. А то, ишь, голожопый бежать от меня собрался. От меня не убежишь.

Она улыбнулась, и опять стала той Наташенькой, которую я любил.
- Ну, хватит болтать, давайте обедать. А тебе я уже давала. Обратилась она к Шурке, который стоял с миской в зубах, и жалостливо смотрел на хозяйку.

- Ладно уж, дам. Ведь растолстеешь.
К вечеру боль в ноге и пояснице полностью отошла. Может уже и не нужны розги, и так всё хорошо. Сказать это Наталье я побоялся.
- Наташ, а что там за сооружение за баней.
- Это Митрич нам летнюю спальню делает, да вот досок никак не можем достать. Будем спать там вдвоём, а то в доме жарко.

На следующий день с утра я ходил хмурый. Наталья посматривала на меня и посмеивалась.
- Розги мокнут, а попа чует.
- Да ну тебя. Рада злодейка.
Шурик тоже ходил, опустив уши, и жалостливо поглядывал на меня.
За завтраком съел полпирожка, не допил чай. За обедом тоже аппетита не было.
Приближался вечер. Куманиха ушла в баню и чем-то там гремела.
- Пора, милый.
Тёплые стены бани показались мне застенками пыток. Посреди предбанника зловеще белела скамья – розги не помещались в корыте с водой.

Наталья разделась.
- Снимай всё, и порточки не забудь.
Я лёг на шершавую лавку, сокрушаясь – зачем я на свет родился.
Наталья, издеваясь надо мной, долго выбирала розги, связывала их в пучки, и зловеще поглядывала на меня.
- Хороши, вот эти особенно хороши. Говорила она, проверяя их пенье.
- Лежать, не вскакивать, не крутиться. Сегодня сорок.
Не успела она произнести последнее слово, как её полная рука поднялась вверх и опустилась пучком розг на мою задницу.
- У-у-у. взвыл я и задёргал ногами.
- Хороши, хороши.
- Ай-и-и-и. Мамочки. И уже собирался вскочить с лавки.
- Хороша берёзка.
- Вы-ы-ы. Злодейка, мучительница. Ты считаешь?
- А, как же. Лишнего не получишь. А ещё, вот!
Я дёргался на скамье, как на горячей сковороде. Старался терпеть, но орал во всю глотку.
- Лечи берёзонька, лечи Юрочку. Не жалей силу. Легче ему будет потом. Всё, слезай с лавки горлопан.
Она подошла ко мне, сочувственно посмотрела мне в глаза, молча поцеловала.
- Не сердись.

Утром, когда Наталья сдирала подорожник с моей задницы, послышался звук мотора, подъезжающей машины.
- Полежи пока.
Она вышла. Я отчётливо слышал голос Митрича со двора.
- Вот Наталья, доску тебе привёз для сарайчика. Три четверти куба, думаю, хватит и на стены и на пол, и на крышу. Хорошая доска сороковка. А вот ещё рубероид – на крышу пойдёт.

- А что я в этом понимаю? Ты строитель. Пойдём я с тобой расплачусь.
- Юрка спит? Встанет, пусть доски потаскает к сараю. А я поехал.
- Разберёмся. Я с тобой.
Я встал, подёргал ногой – не болит. Нагнулся, в пояснице боли не было.
Настроение было чудесное. Сечь меня будут через неделю. Это не скоро. А крапивка, так это не розги.
Я отодрал последний листик подорожника, он был весь сморщенный, и на нём были пятна побуревшей крови.
Когда я, не дождавшись, Натальи, сел за стол завтракать, она открыла дверь.
- Уже встал? Рано ты сегодня. Проголодался? Конечно, вчера почти ничего не ел. Ездила в сельсовет оформлять доски, да забежала на почту. Вот письмо, из Москвы. И от кого, ты думаешь? От Галины. Помнишь такую? Поедим, потом почитаем.

Я стал вспоминать, и вспомнил – Галина Борисовна, эта та женщина, которая направила меня к Куманихе. И чего она там пишет?
Убрав со стола, Наталья распечатала конверт, стала читать, и лицо её помрачнело.
Я сидел, молча, и не о чём не спрашивал.
Наташа бросила письмо в сторону и посмотрела на меня.
- Представляешь? Эта мадамка собирается ехать сюда. Прямо так, по наглому. Не спросясь, можно или нельзя приехать.
- А что у неё?
- Она пишет, что одна двигала холодильник и сорвала спину. Она взяла срочно отпуск и ещё отгулы, и собирается здесь проторчать месяц. Мало того, она просит встретить её на автобусной остановке послезавтра утром. Что я теперь должна Митрича гонять, а у него у самого полно забот.

- Ну, тогда я уеду, как ты будешь лечить обоих.
- Я тебе уеду. Выдумал, пусть она уезжает. Господи, что за дурёха. Разве так можно. Что-нибудь придумаем. Надо спальню срочно доделывать.

-- Я ему помогу.Ура! Продолжение таки есть;-))
...Плохой из меня помощник.
- Да, кто так пилит, куды эта доска теперь годиться. Вот как надо пилить. Митрич отбрасывал в сторону испорченную доску и показывал мне, как правильно держать ножовку.

- Не спеши, никто тебя не погоняет. Ножовка сама должна ходить ровно, а не пихать её. Так, не ровён час, и сломаешь её.
Я стойко переносил его ворчания, что поделаешь, я городской парень, откуда мне всё это знать.
Шурик защищал меня, и рычал на Митрича, когда он делал мне выговор. Он вообще, совал свой нос во все дела.
- А, ты ещё, защитник, чего припёрся сюда, не мешай.
Шурик рычал на Митрича и отходил в сторону.
Ворчания Митрича не прошли даром, мне уже доверяли пилить доски в размер. Научился работать рубанком.
- Ты проверяй доску так. И Митрич брал доску, и целился ею в горизонт. – Чтобы не горбатая была в серёдке, и не спеши – рубанок сам пойдёт, как надо, сильно не дави.

Он выбирал четверти у досок, чтобы плотно примыкали, и щелей не было.
Постепенно каркас будущей спальни обрастал стенами. Я прибивал доски, и вечером возвращался домой с избитыми молотком пальцами.
- Перекур. Сказал Митрич.
Мы сели на доски. Он забил трубку, не забывая при этом повторять «Хорош табачок, может этими словами он лишний раз благодарил меня за подарок.

- Завтра с утречка, мне эту вашу Галину встречать. И чего она припёрлась. Наташка говорит, торопитесь с сараем. А тут ещё вон сколько работы.

К вечеру мы закончили перекрытие крыши, и усталые шли в дом.
Наталья, как всегда, наливала ему стакан водки, и, закусывая на ходу хлебом с селёдкой, Митрич уходил.
- Ты не забудь завтра встретить.
- Ладно.
♦

Утром заскрипела телега у крыльца дома.
- Тпру-у.
Мы вышли встречать на крыльцо. Галина Борисовна, хромая, подошла к нам.
- И Юрочка здесь. Удивилась она.
- Отдыхать приехал, и подлечиться. Ну, что мы стоим, пошли в дом.
Нам с Митричем отдыхать не пришлось. Он сконструмулил дверную коробку, и долго прилаживал её к сараю, выравнивая отвесом.
- Юра здесь подержи, гвоздик здесь подбей.
Наконец, окончательно закрепив коробку, он занялся дверью.
- Ну, вот. Дверь есть, пол настелем, окна вставим. Давай перекурим.
Подошла Наталья.
- Юра, отойдём, поговорим.
Мы сели за столом в саду.
- Она сейчас спит, отдыхает после дороги. Я ей всё рассказала. Будет о чём расспрашивать – держи язык за зубами. Слишком любопытна она.

- Удивилась?
- Ещё как.
- А про берёзу ты ей рассказывала?
- Ну, конечно. Ох, всыплю ей сегодня вечером. Ох, всыплю. Ты только в это время будь дома.
♦

До обеда мы стелили полы на лаги четвертованные доски, которые Митрич успел подготовить.
Нас позвали в сад обедать. Сонная Галина вышла к столу, покосилась на Митрича, который уселся за стол с нами.
Налили по стопке. Галина отказалась пить самогонку.
- А где же городская водочка. Съязвил Митрич?
- В магазине.
- А, ну ладно. Мы и такую принимаем. И опрокинул самогонку в рот. – Хороша.
Подали жареную картошку с салом под вторую рюмку. Потом пили чай с Галиными шоколадными конфетами.
- Ну, нам надо работать. Сказал Митрич, поднимаясь со стула.
♦

- В магазине, тьфу. Могла бы, и привезти, раз в гости едет. Он раскурил трубку, закрыл глаза кепкой и задремал.
Шурик положил мне голову на колени. Он невзлюбил Галину, возможно от неё пахло кошкой.
♦

К вечеру мы так и не успели поставить окна. Зато пол и лежанка были готовы. Митрич закончил крыть крышу. Я обрезал рубероид на куски и подавал ему наверх.

Наташа настелила на лежанку широкий матрас, застелила простынь, принесла подушки и одеяла.
- А окна мы пока плёночкой забьём, и будет хорошо.
В новой спальне стоял дух свежего хвойного дерева.
- А окна мы завтра поставим. Сказал Митрич. А сегодня ночуйте так.
- И кто здесь будет спать? Поинтересовалась Галина.
- Кому надо тот и будет спать.
♦

Когда стемнело, мне строго приказали сидеть дома и не высовываться.
Наталья повела Борисовну в баню.
Тишина. И вот из бани послышался едва слышимый бабий визг. Уж не знаю, сколько ей там всыпали, но визг продолжался долго.
Потом снова наступила тишина, скрипнула дверь бани, и две, с трудом различаемые в темноте фигуры, вышли из бани. Галина с кислым личиком посмотрела на меня и удалилась в другую комнату.

- Пошли, Юра, спать. Галина в доме ляжет.
♦

- Ну, и всыпала я ей все пятьдесят по голой телешине. Визжала, аж в ушах закладывало. Ты ещё не спишь? Иди ко мне.
К рассвету стало прохладно.
♦

С приездом Галины, мне пришлось вставать рано. В семь часов мы уже завтракали за столом в саду. Забот у Натальи прибавилось.
- Я на работу, а тебе, Галина, придётся к обеду картошку почистить, да котлет приготовить, чтобы на всех хватило. Сможешь?
- Смогу, Юра поможет.
- У Юры свои заботы.
Июньский день раскалился к полудню до 27-ми градусов. Меня сегодня ждала крапива, в целебность которой верила Наталья. В бане было жарко, да и мусора от неё остаётся много после порки. А тут ещё Галина – не прогонишь её.

Галине приказали спрятаться в доме и не подсматривать.
Вынесли из бани скамейку, установили возле окна дома. На столе лежали уже два больших букета крапивы. Мне было приказано раздеться догола, и указали на скамейку.

Шурик, ну разве какое-нибудь дело обойдётся без него, он тут же оказался рядом, и ткнул меня холодным носом в ягодицу.
- Отойди, паршивец. И Наталья, надев плотную рукавицу, взяла колючий букет в руку.
- Ой. Вскрикнул я от первого удара букета по моей пояснице.
Шурик заскулил, подбежал и положил свою лапу на мою задницу, а потом и голова оказалась на моей пояснице. Он жалостно поглядывал на хозяйку одним глазом, как бы говоря – Не бей его.

- Отойди, дурачок. А то самого крапивой. Ведь добро я ему делаю.
Шурик испуганно спрятался за яблоню, и оттуда наблюдал весь процесс лечения, выражая сочувствие тихим визгом.
Крапива – это не розги, больно, но терпимо. Лишь только потом, когда поясница и задница покроются волдырями, вот тогда запоёшь.
Наталья не жалела сил. Первый пучок лишился листьев, остались только одни палки - самые жгучие.
Второй пучок пошёл гулять по моему телу, и в это время я взглянул на окно – Галина, отодвинув занавесочку, наблюдала, как меня драли крапивой.На следующий день предстояла порка Галины. Я не подслушивал их разговор, но до меня долетали отдельные слова.
- Раз приехала – терпи, и никакой поблажки не будет, меньше нельзя, задница всё стерпит. Не нравиться, уезжай.
Я подавлял в себе злорадство, но это у меня плохо получалось.
Высекли её отменно, она выходила из бани, хныча, потирая зад.
♦

Душно было в летней спальне после жаркого дня. Мы лежали без одеяла нагишом.
- Завтра я тебя опять крапивкой. Ещё саднит?
- Да, постоянно чешу попу.
- Пройдёт, это на пользу. У крапивы есть маленькие кремниевые иголочки, вот они и беспокоят тебя.
. Через окно в спальне было видно, что занавеска в доме отодвинулась, а затем там погас свет.
Утром мы натянули на себя одеяла от предрассветного холода.
♦

Весь день я маялся от безделья. Достал картошку из подвала, помог Галине чистить её.
- Что приготовить к обеду? Спросила она, присела на скамейку и тут же встала, потирая зад.
- Делай, что хочешь. Можно пожарить со свининой. Первое-то есть?
- Вчера щей кислых наварила.
- Болит?
- Мочи нет. Как она меня вчера розгами-то.
- Меня тоже не жалует. В добро говорит.
- Дай-то Бог.
- А меня сегодня опять крапива ждёт. Только ты не подсматривай. А впрочем, смотри, меня от этого не убавиться.
- Юрочка! Мне было так интересно смотреть, как тебя стегали крапивой.
- Ладно. Иди жарить картошку – скоро Наталья придёт.
♦

- Ну, ты долго будешь стоять над душой?
Спросила Наталья Галину, когда два веника крапивы лежали на столе, и была вынесена скамья для проведения врачевания.
– Иди в дом, и не подсматривай.
Галина обиделась и ушла. Шурика посадили на цепь, чтобы не мешал важному делу. Он рвался с цепи, выражая своё негодование.
- Ну, Юрочка, подрумяним твою драгоценную.
И она указала веником на скамью.
- Я тебе. Погрозила Наталья, когда увидела любопытное личико Галины, появившееся в окне. Занавеска моментально задёрнулась.
- Ах.
- Ох.
- И-и.
- Да скоро там.
- Скор, скоро, терпи.
Жопа горела огнём, а веничек, в руках Натальи прибавлял нового жару.
Я повернул голову – в окошке сияло лицо Галины.
Наталье было не до неё, она была занята обработкой моего зада и поясницы.
Когда были брошены обломки до этого пышного веника крапивы, я встал с лавки. Нельзя было сказать, что задница пылала огнём – она горела. Поднеси солому – она вспыхнет

Наталья стояла рядом довольная проведённой работой.
- Ну, как?
- Замечательно, никогда не было так хорошо, как сейчас. Зло ответил я.
Мне дали длинную рубашку до колен, и весь день я бродил по саду, не имея возможности присесть и надеть трусы.
♦

В этот день не предстояло никого сечь и стегать крапивой. Но оба пациента почёсывали задницы от различных, но сходных методов врачевания.

Утром я уже смог надеть трусы.
А дни стояли жаркие. Прошло полмесяца, дождей не было.
- Кабы засухи не было. Сокрушался Митрич. – А то беда.
Нам с Галиной прибавилось работы. Я утром доставал из колодца вёдра с водой, заполнял бочки, а вечером мы поливали огород из леек нагретой на солнце водой.

С надеждой мы посматривали на небо, но беспощадное солнце палило, и ни одного облачка на горизонте не было.
Наталья зашилась с работой, приходила поздно к обеду, а иногда не появлялась до вечера.
Не дождавшись хозяйку, мы обедали, убирали посуду и садились на лавочку в саду, дожидаясь вечера, когда можно было поливать огород.

- Сидеть можешь?
- Могу.
- И я могу. Юра. Покажи, как она тебя крапивой.
- Да, ты же видела в окно.
- Нет, я сейчас хочу посмотреть.
- Да, ты с ума сошла, буду я тебе свою задницу показывать.
Залаял Шурик и бросился к калитке – хозяйка пришла.
- Обедали? Ну, а я есть хочу, накрывайте на стол.
Галина быстро накрыла стол.
- Новость у меня для вас. Сказала Наталья, откладывая ложку в сторону. – Вызывают меня в Тверь к одной больной. Сын её приехал днём, и застал меня в управлении.

У его матери отнялась правая рука – врачи ничего не понимают, вот он и обратился ко мне с последней надеждой. Откуда он узнал обо мне – не знаю. Надо ехать, прямо сейчас.

♦

- Юра, а может быть мы са